Я сидел во дворе на скамеечке под клёном. Сзади, загребая ботинками опавшие листья, подошёл Мишка. Ему только что исполнилось одиннадцать, и он был на год старше меня. Перемахнув через скамейку, Мишка присел рядом и, оглянувшись, негромко сказал:
– Я ружьё нашёл!
– Врёшь! – Не поверил я.
– Взаправду, зуб даю!
– Какое?
Мишка задрал голову, и, делая вид, будто разглядывает крыши соседних домов, так же негромко, сквозь зубы, процедил:
– Винтарь. Пневматика. – И вдруг неожиданно выпалил, – Хочешь, покажу?
Вопрос был излишен. Мы вскочили и побежали в сторону его парадной.
– Ты понимаешь, она в кладовке, в ковре была спрятана – прорвало Мишку, – я полез за курткой, а там, в углу, ковёр скрученный, ну а в середине дырка. Я туда руку, цап, а там она, родимая, стоит, дожидается! Я и раньше этот ковёр видал, только не думал, что в нём предки что-то прячут. В общем, сейчас сам всё увидишь, – он радостно ткнул меня в бок, – офигенная, скажу я тебе, штуковина, просто ништяк!
– А патроны есть?
– Не-а, патронов нет. Всё обыскал, не нашёл. Но я уже перцем-горошком пробовал стрелять. Будь здоров лупит. Вчера по голубям бил. Зашибись!
– Перец – фигня. Серёга Губа говорил, что они с пацанами в тир ходили, так левые пульки из припоя резали.
– А это что?
– Проволока такая оловянная для пайки. У моего бати на работе её завались.
– А у тебя есть?
– А то!
Мы заскочили ко мне домой. На кухне, достав из-под газовой плиты отцовский ящик с инструментами, я взял из него моток припоя, и мы побежали к Мишке.
Он жил в соседней парадной на четвёртом этаже. В квартире мы сразу прошли в дальнюю небольшую комнату, окно которой выходило во двор, прямо на наш жёлто-красный клён со скамеечкой. В комнате, напротив окна, находилась дверь в кладовку. Мишка подошёл и открыл её. Небольшая тёмная ниша была доверху набита разными вещами. Внизу друг на друге лежали фирменные чемоданы. Это были не наши картонные чемоданчики, с которыми мы ездили летом в пионерлагерь, а огромные, кожаные, с плетёными ручками и никелированными замками. Над чемоданами, на задней стене кладовки, были развешены импортные костюмы, куртки, шубы, а сверху, в прозрачном полиэтиленовом мешке, красовался самый крутой по тем временам нейлоновый плащ «болонья». Мишкин отец работал в одном из торговых полпредств и регулярно выезжал за рубеж. Из поездок он что-нибудь да привозил. Мишка всегда был с иголочки одет, и дома у него валялось множество заморских безделушек.
Мишаня вскарабкался на чемоданы и дотянулся рукой до заднего угла кладовки. Из-под чёрного драпового пальто он вытащил ковёр. Засунув по локоть руку в рулон, Мишка пошарил внутри и извлёк из ковра пневматическую винтовку.
Винтовка была настоящая.
Да, она была старая и раздолбанная, с потёртым воронением и поцарапанным прикладом. Было видно, что винтовка дала путь в жизнь не одному десятку юных ворошиловских стрелков. Честно отмотав свой срок по тирам да стрельбищам, она давно уже отслужила своё и была, скорее всего, списана. Но потом каким-то чудесным образом винтовка попала в руки к Мишкиному отцу и, завернувшись в ковёр, спряталась в кладовке, ожидая, естественно, нас.
Да, это была старенькая, но самая, что ни на есть настоящая пневматическая винтовка! И главное – это была наша винтовка!!!
– Ну, как? – победоносно взглянув на меня, спросил Мишка.
– Ни фига себе! Зыковский винтарь! – От волнения у меня перехватило дыхание. – Дай подержать!
Мишка протянул мне винтовку. Я бережно взял оружие. С волнением провёл ладошкой по стволу. Сталь была холодная и дарила ощущение безграничной силы и надёжности. Аккуратно я отжал кнопочку фиксатора прицельной планки и плавно передвинул целик. Планочка целика легко заскользила по цифровой шкале дальности стрельбы. У меня аж мурашки пробежали по спине от удовольствия. Такую модель я видел впервые. В уличных тирах были другие, новые, но более простые ружья.
– Да! Понтовый винторез! – я вскинул винтовку к плечу. Щека сама прильнула к прикладу, и в разрезе прицела запрыгала мушка. – Миш, мазовый винт!
– Ну, а я что тебе говорил! Полный отпад!
– Да, Мишаня, и подфартило же тебе, однако! – не скрывая своего восторга, от души позавидовал я.
Мишка сбегал в туалет и принёс кусачки. Я достал из кармана моток отцовского припоя. Через пару минут на подоконнике уже лежала кучка самопальных патронов. Мишка взял винтовку, переломил ствол и осторожно вставил первую пульку. Кусочек проволоки медленно скользнул в канал опущенного вниз ствола и спустя секунду выпал на пол. Диаметр проволоки оказался маловат.
– Надо обернуть бумажкой, будет плотнее, – со знанием дела подсказал Мишка.
Мы обмотали пульку бумажкой и запихнули её в ствол. На этот раз пуля вошла плотно, даже несколько с трудом.
– Надо бы маслица капнуть, – предложил я.
Мишка метнулся на кухню и вернулся с большой бутылью подсолнечного масла. Капнули. Пулька легла в патронник идеально.
Продолжая держать винтовку стволом вниз, Мишка стал закрывать затвор и как-то резко вскинул приклад вверх. Раздался сухой щелчок замка затвора, и тут же хлопнул выстрел. Мы замерли. Дульный срез ствола был направлен чётко в середину Мишкиного тапка. Миша побледнел. Он медленно отвёл винтовку в сторону. Прямо в центре тапочка чернела маленькая круглая дырочка. Миша тихонечко опустился на корточки, прощупал пальцем отверстие и поднял на меня сияющую, расплывшуюся в идиотской улыбке физиономию:
– Хээ, мимо!
Он аккуратно вынул ногу из тапка. Между большим и указательным пальцами ноги носок был порван. Мишка сунул в дырку палец.
– Хээ, офигеть можно! Прямо между пальцев!
Мишка нагнулся, чтобы поднять тапок и рассмотреть пробоину, но тапок не поддался. Он попробовал ещё раз. Не получилось. Мы присели, присмотрелись. Оказалось, пуля, пробив тапок, пригвоздила кожаную подошву к паркетному полу. Это вызвало у нас неописуемый восторг.
– Вовка, ты видел! Вот это моща! Ну, понтово! Это же надо, тапок как гвоздём к полу! Ха! Вот это пушка! Ништяк!
Нас распирало от восторга. Было абсолютно ясно, что к нам в руки попало если не самое новое, то однозначно самое мощное оружие из всех нынче существующих. Ну, конечно, не считая атомной бомбы.
– Я знаю, что мы сейчас сделаем.
Мишка, загадочно подмигнул и убежал в родительскую комнату.
Вернулся он оттуда, неся в руках десяток солдатиков.
– Батон из Франции привёз. Там в серванте ещё есть, тащи их сюда. Да, если хочешь, возьми на полке жевательные резинки, они в конфетнице.
В огромном стеклянном чешском серванте среди хрустальных ваз и фарфоровых блюд стояли удивительно красивые фигурки солдат войны двенадцатого года. Пятнадцатисантиметровые, великолепно раскрашенные пластмассовые красавцы – драгуны, уланы, кирасиры… Это была настоящая большая коллекция. Мишкин отец собирал её по всей Европе. Солдатики были его страстью.
Я принёс оставшиеся фигурки и поставил на подоконник вазочку со жвачкой. Иностранную жвачку в то время ребята с нашего двора могли попробовать только у Мишки.
Мишаня уже расчистил от вещей крышку верхнего чемодана.
– Смотри,– он похлопал рукой по толстой матовой коже, – это будет наше поле боя! Сделаем так, – Мишка разделил солдат на две кучки. – Давай, русские будут твои, а эти – он подвинул к себе французов, – мои.
– Это что получается, вроде как я Кутузов, а ты Наполеон?
– Ну да!– Мишка хитро улыбнулся – А это, – он хлопнул по крышке чемодана, – Бородинское поле! Ты не против? – То был явный намек на исход сражения и неизбежную победу французов. Но я не возражал. Расклад меня вполне устраивал.
– Значит, так, – Мишка, изображая из себя Бонапарта, на ходу придумывал правила боя, – стрелять будем по очереди и бьёмся до последнего солдата. Чей солдатик последним останется в живых, тот и выиграл. Идёт?
– Не вопрос! Только, Мишань, заряжать надо аккуратно. А то вон она как у тебя, сама пуляет.
– Видать, спуск разболтался. Но вообще-то такое в первый раз. Вчера стрелял – всё путём было. Да, Вовка, и в окно не направляй, а то ещё не дай бог шмальнёт. Меня ж потом предки порвут.
Расставив фигурки и набив рты жвачкой, мы вышли на огневой рубеж.
Первым стрелял Мишка. Прижав винтовку к плечу, он широко расставил ноги, раскрыл от напряжения рот и прищурил правый глаз. Мишка целился очень старательно, долго и сосредоточенно. Наконец нажал на спуск. Хлопнул выстрел. И понеслось… Мы впали в раж. Всё закрутилось и завертелось. Опьянённые масштабной бойней, мы только и успевали что палить, перезаряжать и кромсать кусачками проволоку. При этом мы не забывали ещё и уничтожать жевательные резинки. При попадании пульки в фигурку солдатика пластмасса лопалась и разлеталась мелкими кусочками по комнате. Гардемарины и уланы с отстреленными головами и руками падали, сражённые пулями, на чемодан. Шеренги бойцов редели, но бой не прекращался. Даже если на подставке от солдатика оставались только обломки ног, он всё равно считался живым. Отстрелить нужно было всё до конца, по самую подставочку. А это было не так-то просто и требовало хорошей меткости. Но всему приходит конец. Запас проволоки иссяк, боеприпасы закончились, и сражение стихло.
Мишка прижал ствол винтовки к щеке и расплылся в блаженной улыбке:
– Тёпленький!
Это был праздник. Настоящий большой мужской праздник!
Мы обнялись, отдышались и огляделись. Хрустальная вазочка со жвачкой была пуста. По всей комнате были разбросаны обрывки промасленных бумажек, слетевших с пулек во время стрельбы. У окна, с позиции, откуда мы вели огонь, паркет потемнел от пролитого на пол подсолнечного масла. Крышка чемодана превратилась в настоящее поле боя. Всюду валялись отстреленные руки, ноги и головы коллекционных солдат. Картина была впечатляющая! Побоище удалось!
Уставшие, но счастливые мы подошли к нише. И вот тут наступило прозрение. С огневого рубежа нам не было видно задней стенки кладовки, она тонула во мраке. Теперь же, подойдя вплотную, нас охватил ужас. Стало ясно: пули не всегда точно попадали в цель, и разлёт самопальных боеприпасов оказался достаточно велик. Импортные пальто, шубы и, главное, полиэтиленовый пакет с бесценным плащом-болонья, были беспощадно изрешечены. Мишке стало худо. Но это было ещё не всё. Наши взгляды застыли на чемодане, точнее, на его передней стенке. Матовая тёмно-коричневая кожа была сплошь усыпана чёрными оспинами пулевых отверстий. Мишка зажмурился и застонал.
– Что там внутри? – спросил я.
– Не знаю,– упавшим голосом ответил Мишаня и приоткрыл баул.
В чемодане было шикарное французское женское бельё. Хотя, правильнее сказать, его там уже не было. Пули из проволоки, пробивая чемодан насквозь, наматывали на себя: шёлковые пеньюары, кружевные лифчики и трусики, а затем, разрывая всю эту заморскую красоту в клочья, пришпиливали останки к задней стенке. Мишка, прислонясь к косяку, еле слышно прошептал:
– Мне хана. Батон меня убьёт.
Неделю Мишку никто не видел. Но потом мы снова встретились с ним во дворе.
Присесть на нашу скамеечку он ещё не мог, и мы побрели, шурша листвой, по садику:
– Ну, как там? – спросил я.
– Да… – Мишка махнул рукой. – Предки козлы. И батон – тоже хорош. Ну ладно, я понимаю ещё − плащ, чемодан, но солдатики! Ах, видите ли, моя коллекция! Ах, мои драгуны! Тоже мне, Бонапарт доморощенный. Вон в нашем «Детском мире» весь прилавок ими завален, покупай – не хочу, – Мишка презрительно сплюнул сквозь зубы. – Вообще-то, ты знаешь, правильно, что мы тогда там всё у них перестреляли. Даже маловато будет. Можно было бы ещё добавить. – Он поджал губы и зло сощурил глаз – Ну, ничего, не последний день живём! Ещё сочтёмся! Зима придёт, они у меня хлебушка попросят! – И Мишаня, аккуратно прогнувшись спиной назад, бережно почесал под курточкой свою многострадальную задницу.
– А винтовка?– задал я мучивший меня вопрос.
– А что винтовка? – Мишка тяжело вздохнул, – плакала наша винтовка.
Мы помолчали.
– А всё же, Вовка, знаешь, здоровски мы тогда с тобой популяли. Правда, ништяк!
Я молча обнял товарища и понимающе кивнул.
– А помнишь, – у Мишки загорелись глаза, – помнишь, когда я первый раз попал в твоего кирасира, ну, в того, который был у тебя со знаменем рядом с пушкой, так он аж… – и тут посыпалось: Да, ништяковски, понтово…! Ух ты, … зашибись не встать! Зыковски…! Афигенно!!!
И мы с Мишаней, как два старых фронтовика, начали вспоминать прошедший бой, утопая в невозвратном, прекрасном прошлом.
Спустя год после этой истории Мишка с родителями куда-то переехал и пропал.
Сегодня в нашем стареньком доме живут совсем другие, незнакомые мне люди. Да и двор теперь не узнать. Ни аллеек, ни скамеечек. Вместо них расширенная автомобильная парковка. Только вот огромный старый клён, как напоминание о тех ушедших днях, верным стражем всё ещё стоит на том же самом месте.
А винтовку мне и сегодня жалко. Ценная винтовочка. Редкая модель. Офигительная, скажу я вам, была вещь.
